И. Глазунов
Илья Глазунов, бесспорно, был одним из самых влиятельных российских национал-монархистов второй половины ХХ века. Ещё в 1960-1970-е гг. он стал связующим звеном между представителями «русской партии» в советской элите, о которой мы подробно писали в первой книге нашего исследования, с диссидентскими националистическими группами в СССР, ультраправыми силами в Европе и США, белоэмигрантами и нтсовцами, в годы холодной войны десятилетиями работавшими на ЦРУ.
Несмотря на свой образ полузапретного «националиста-патриота», И. Глазунов никогда не имел серьёзных проблем в СССР и, напротив, пользовался постоянным заступничеством и покровительством со стороны своих единомышленников в партийных верхах. Он удостаивался многочисленных премий и привилегий, о которых не могли мечтать многие вполне официозные представители советского художественного бомонда. В постсоветской России И. Глазунов и вовсе вошёл в число «живых классиков», его работы украшали кремлёвские кабинеты, а выставки посещали первые лица страны. Через созданную им Академию живописи И. Глазунов активно популяризировал православно-фундаменталистские и неомонархические взгляды среди талантливой творческой молодёжи. Учитывая влияние, которое И. Глазунов оказал на формирование «национал-имперского» дискурса в современной России, не лишним будет подробнее рассмотреть запутанную биографию этого идеолога от искусства.
Уже происхождение И. Глазунова заставляет задуматься о генезисе его «нестандартных» идеологических установок и о подлинных мотивах его рано объявившихся высоких покровителей, которые дали быстрый старт карьере молодого тогда художника.
Дед будущего живописца Фёдор Глазунов служил управляющим кондитерской фабрикой и проживал вместе со своим многочисленным семейством в Царском Селе. Среди детей Фёдора Глазунова яркой фигурой был Владимир Глазунов, дядя нашего (анти)героя. До революции юный В. Глазунов успел вступить в только что созданный — и один первых в России — Царскосельский скаутский отряд, куда входил в том числе цесаревич Алексей. Среди товарищей В. Глазунова по скаутскому движению был и Александр Казем-Бек — в будущем лидер фашистской эмигрантской организации «младоросов», о котором мы много писали ранее. Кроме того, в Царскосельском скаутском отряде начинал свою общественную деятельность и Георгий Радецкий, возглавлявший после эмиграции Национальную организацию русских скаутов, объединявшую за рубежом детей белоэмигрантов. О послереволюционной судьбе В. Глазунова информации, впрочем, нет. Возможно, он погиб, а, возможно, и отправился в эмиграцию. Если верно второе, то встреча дяди и племянника вполне могла состояться в 1960-1970-е гг. в ходе одной из многочисленных зарубежных поездок И. Глазунова. Сам художник, впрочем, всегда утверждал, что ничего не знает о судьбе своего родственника.
Ещё один дядя И. Глазунова Борис — фигура ещё более «колоритная». Инженер по образованию и штабс-капитан царской армии, он остался в России и избежал репрессий 1930-х гг. После оккупации нацистами пригородов Ленинграда Б. Глазунов примкнул к нтсовцам, а при их отступлении ушёл вместе с вермахтом. В опубликованных документах ОГПУ о нем было написано: «Кличка «Глазенап» — переводчик Особой команды «Цеппелина» при оперативной группе А полиции безопасности СД» [1] . Это означает, что дядя будущего «патриота» был сотрудником гестапо. После 1945 г. Б. Глазунов был выдан СССР как советский гражданин, перешедший на сторону нацистов, и отправился в лагеря, откуда был освобождён только в период хрущевской отпели. В каких же выражениях вспоминал И. Глазунов своего дядю-коллаборациониста? С откровенной симпатией: «После традиционного обеда дядя Боря подошёл ко мне, положил руку на плечо и, став вдруг до жути по взгляду похожим на моего отца и его младшего брата Сергея, сказал тихо, чтобы никто не слышал, но строго, словно ввинчивая в меня слова: «Запомни, я никогда ни одному русскому человеку не сделал зла. Я действительно ненавижу коммунистов…» [2] . Это благодушное воспоминание тем удивительнее, что родители художника погибли в блокадном Ленинграде в 1942 г. Видимо, дядькина ненависть к «коммунистам» перекрыла в «патриоте» Илье Глазунове отношение к нацистам, которые уморили голодом отца и мать. Хотя и родители, похоже, отнюдь не разделяли советские ценности. Из детских воспоминаний И. Глазунов запечатлел: «Дома у нас среда была антисоветская. Отец люто ненавидел большевиков и все, с ними связанное» [3] .
Человек с такими анкетными данными (дед — управляющий на фабрике, дядя — бывший гестаповец, сидит по 58-й статье), в сталинском СССР, казалось, был обречён как минимум на безвестность. Тем не менее, проблемы происхождения не помешали И. Глазунову поступить на учёбу в ленинградский Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина в мастерскую Бориса Иогансона — одного из самых именитых художников сталинской эпохи. Как такое могло произойти, никто из биографов И. Глазунова объяснить не может. Более того, говорится даже о том, что ученика навязали Б. Иогансону, который терпеть не мог И. Глазунова [4] и позднее отказался принимать его картину «Дороги войны» в качестве выпускной работы (И. Глазунов выбрал для сюжета тему отступление Красной армии в 1941 г.).
В связи с этим не лишним будет напомнить, что именно Ленинград был центром т.н. «русской партии» в позднесталинском СССР. Обратим внимание и ещё на один интересный факт: в своей книге «Россия распятая» и нескольких поздних интервью [5] уже пожилой И. Глазунов рассказал, что, будучи ещё 18-летним юношей, каким-то невероятным образом получил возможность писать портрет Сергея Вржосека — польского дворянина и известного до революции адвоката, участника громких политических процессов и члена фракции «трудовиков» в IV Государственной Думе, хорошо знавшего политическую элиту предреволюционной России.
В ходе многочасовой работы над портретом С. Вржосек отчего-то решил поделиться с малознакомым ему молодым человеком своими критическими воспоминаниями о В. Ленине и А. Керенском, которых он хорошо знал, а также рассказал о теософском учении Рудольфа Штейнера — известного оккультиста, мистика и антисемита начала ХХ в. Излишне говорить, что в реалиях 1948 г. подобные откровения грозили бывшему адвокату арестом, однако, он пренебрёг этой опасностью и посвятил молодого И. Глазунова в свои «тайны». Обратим внимание, что С. Вржосек, несмотря на своё происхождение и политическую биографию, благополучно пережил сталинский период и мирно умер в 1957 г., дожив до 90 лет.
В 1956 г. И. Глазунов женился на Нине Виноградовой-Бенуа, близкой родственнице знаменитого художника и теоретика искусства, эмигранта Александра Бенуа, жившего с середины 1920-х гг. в Париже. Спустя всего год после этого недоучившийся ещё студент И. Глазунов внезапно получает возможность провести персональную выставку в Центральном доме работников искусств. О такой чести мечтали многие известные художники- соцреалисты, но удостоился её отчего-то молодой и никому не известный тогда ленинградец, связанный родственными и дружественными связями с «бывшими».
Выставка 1957 г. вызвала ярость учителя Б. Иогансона, который опубликовал разгромную статью в «Советской культуре»: «Что же удивляться после этого, когда студент художественного вуза И. Глазунов возомнил себя новоявленным «гением» и организовал свою персональную выставку. Мы считаем необходимым в интересах дела установить первопричину такого явления».
Из института И. Глазунов получил унизительное распределение учителем черчения в ПТУ города Иваново, однако, вскоре у него нашёлся могущественный защитник — поэт Сергей Михалков, один из видных представителей «русской партии» в советском истеблишменте. Его живописец называл не иначе как «благодетель»: «Моя жизнь резко изменилась с той поры, когда великий Михалков открыл дверь нашего чулана…Не раздеваясь, Сергей Владимирович обвёл глазами комнату и сказал: «Так жить нельзя. И это после триумфальной выставки!» Потом спросил: «А сколько тебе лет?» «Двадцать семь», — ответил я. «А тебе?» — задал он такой же вопрос Нине. «Двадцать один», — ответила она. Улыбнувшись, Михалков заметил: «Стоим мы трое, как в тамбуре поезда, — и сесть нельзя. О тебе, старик, — обратился он ко мне, — мне много рассказывал твой приятель мой сын Андрон — потому я здесь» [6] .
Да, именно С. Михалков помог «молодому дарованию» с антисоветскими взглядами получить квартиру и мастерскую в самом центре Москвы. Перебравшись в столицу, И. Глазунов вскоре стал почти официальным МИДовским художником, пишущим портреты иностранных дипломатов и членов их семей. Как такое могло произойти? Невероятно, но своей карьерой И. Глазунов, наряду с поддержкой С. Михалкова, обязан некой Зинаиде Сульман — русской аристократке-эмигрантке и супруге шведского посла в СССР Рольфа Сульмана. По собственным воспоминаниям И. Глазунова, в конце 1950-х гг. его пригласили в МИД СССР, где один из высокопоставленных дипломатов ошарашил начинающего живописца следующей историей: «Самый уважаемый человек в дипломатическом корпусе, аккредитованном в Москве, — это господин Рольф Сульман; он дуайен, что по-нашему — староста всех дипломатов, живущих в Москве. Он дольше других живёт в Москве, и потому дипкорпус избрал его дуайеном». Молочков вдруг вскинул на меня глаза, как на допросе, и вкрадчиво спросил: «Вы знакомы с ним и его женой?» «Нет, что вы, — искренне замахал я руками. — Во время моей выставки мне вообще запретили разговаривать с иностранцами». «Короче говоря, — Федор Федорович мельком взглянул на часы, — его жена, мадам Сульман, — княгиня Зинаида Александровна Оболенская [7] . Молодой Сульман приезжал к нам в Москву ещё по линии АРА — комиссии американской помощи голодающим Поволжья, где и познакомился со своей будущей женой. Так вот, княгиня Оболенская во время одного из приёмов обратилась напрямую к Никите Сергеевичу Хрущеву. Она восторженно говорила о вас, сказала, что обращалась в своих безуспешных поисках найти вас в Министерство культуры и Союз художников. Ей во всех инстанциях отвечали, что не знают, где вы. Не скрою, распущен слух, что вас посадили (тут он как бы с укоризной посмотрел на меня взглядом доброго следователя). Вы не догадываетесь, почему она вас разыскивает?» «Н-н-е-ет, не догадываюсь», — ответил я, ещё сильнее цепляясь в ручки «сталинского» кресла, поймав себя на мысли, что слово «нет» я словно проблеял. Молочков удовлетворенно кивнул головой: «Она просила Никиту Сергеевича прислать вас, чтобы вы написали её портрет, который она хочет оставить своим детям на память от русской матери. Она вас считает лучшим портретистом Европы» [8] .
Итак, «княгиня»-эмигрантка, вышедшая замуж за шведского дипломата, имеющего давние связи с Россией, лично просит главу советского правительства Никиту Хрущева направить к ней малоизвестного молодого художника для написания портрета. Просьба немедленно выполняется, а многодневная работа над полотном идёт, отметим, прямо на территории посольства Швеции. Сам И. Глазунов признает, что провёл часы в посольском особняке, рисуя портрет и разговаривая с княгиней об искусстве и русской истории. Вскоре после завершения работы, которой Оболенская-Сульман осталась весьма довольна, И. Глазунов получает удостоверение сотрудника Министерства иностранных дел и легально занимается тем, что пишет портреты зарубежных дипломатов и членов их семей.
Полагаем, что только крайне наивный человек, не представляющей себе реалий «холодной войны» и игр разведок, может не увидеть в таком сюжете «второго дна». Очевидно, вся эта история, существенно поднявшая статус И. Глазунова, могла случиться только с согласия кураторов из советских специальных служб, которые отвечали за надзор за иностранными дипломатами в Москве. С другой стороны, сама мизансцена: многочасовые беседы молодого художника с пожилой аристократкой-эмигранткой о «погубленной большевиками старой России», проходящие на недоступной советским спецслужбам территории посольства нейтральной Швеции, идеальная декорация для вербовки молодого И. Глазунова.
Как бы то ни было, очень вскоре И. Глазунов, завязавший знакомства среди дипломатов, вывозивших на Запад его работы после окончания командировок, стал одним из самых известных в мире современных советских художников. Более того, в это время он и сам начинает выезжать за рубеж для написания портретов звёзд и политиков. Среди его моделей оказываются такие знаменитости как генсек ООН Курт Вальдхайм, король Швеции Карл XVI Густав, президента Финляндии Урхо Калев Кекконен, президент Италии Алессандро Пертини, кубинский лидер Фидель Кастро, актрисы Джина Лоллобриджида и Анита Экберг.
Но есть в этом списке и более привычные для нашего исследования имена. Так, в 1968 г. И. Глазунов, направленный во Францию для написания портрета генерала Шарля де Голля, решил сделать и портрет молодого лидера французских ультраправых Жан-Мари Ле Пена, которого он изобразил в форме военного лётчика. Сам М. Глазунов так описывал первую встречу с будущим создателем Национального фронта: «Однажды в 1968 году приятель привёл меня в кафе напротив Сорбонны, которое держал один русский певец. Там сидел молодой человек, выпускавший листки нацистских песен и песен царской России. Это был Жан-Мари Ле Пен». Среди написанных И. Глазуновым полотен и портрет Пьерретт Ле Пен, матери Марин Ле Пен — нынешнего лидера французских правых популистов. «Я держал её на руках младенцем», — хвалился спустя много лет И. Глазунов своим давнишним знакомством с самым известным ультраправым семейством Франции [9] .
В это же время И. Глазунов укреплял свои контакты с представителями «русской партии» в советском руководстве. Известно, например, что ему покровительствовал глава ВЛКСМ Сергей Павлов. Именно И. Глазунов ещё при Н. Хрущеве выступил с инициативой по учреждению общества по охране памятников. Тогда эта идея не нашла поддержки, но уже при Л. Брежневе глазуновские идеи воплотились в виде «патриотического клуба» «Родина» и Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПиК) – главного легального объединения русских националистов того периода.
В 1964 г. друзья и покровители помогли И. Глазунову в обход Союза художников, в котором он не состоял, организовать персональную выставку в московском Манеже. Это событие стало настоящей сенсацией, тысячи москвичей хотели посмотреть на выставку «запретного» художника. Разгневанное партбюро Московского отделения Союза художников опубликовало гневное письмо, полное неприязненных эпитетов в адрес И. Глазунова. Через пять дней после открытия выставка была закрыта, а КГБ СССР подготовил справку в ЦК, в которой в частности говорилось, что «…выставка проводилась, минуя Московское отделение Союза художников, которое рассматривает работы И.Глазунова не отвечающими современным идейно-художественным требованиям. Используя недозволенные приёмы саморекламы, Глазунов способствовал созданию обстановки определённой нервозности и ажиотажа на выставке. Несмотря на то, что отдел изобразительного искусства разрешил отпечатать лишь 300 экземпляров афиши, Глазунов добился в типографии «Красный пролетарий» изготовления 1500 экземпляров, которые со своими почитателями сам расклеивал в городе. Среди части посетителей выставки распространён слух, что Глазунов является «мучеником», «борцом за правду», которого не признают в МОСХе. Этому способствовало поведение самого Глазунова на выставке, который нередко обращался к зрителям с жалобой, что он-де влачит жалкое материальное состояние, что его не признают» [10] .
В брежневские годы И. Глазунов окончательно становится вполне признанным художником: несмотря на подчёркнутую несоветскость, ему позируют члены советского правительства Л. Брежнев, А. Громыко и Н. Щелоков, а квартира художника постепенно превращается в монархо-православный салон, заставленный иконами и антикварной мебелью, в стенах которого хозяин, не таясь, называет В. Ленина не иначе, как «Сифилитиком». Получает И. Глазунов и откровенно номенклатурную должность директора Всесоюзного музея декоративно-прикладного и народного искусства, а также становится Народным художником СССР. Обласканный властями И. Глазунов, тем не менее, продолжал представлять себя нонконформистом и «националистом-оппозиционером». В середине 1970-х гг. он взял себе в помощники-«адъютанты» Дмитрия Васильева — будущего организатора и лидера первой легальной националистической и антисемитской организации в СССР, общества «Память». Именно под влиянием И. Глазунова формируется идеология «Памяти», от которой впоследствии отпочкуются все ведущие неофашистские группы постсоветской России: РНЕ, ДПНИ, Славянский Союз (СС) и т.д. Таким образом, И. Глазунова можно без всяких оговорок считать идейным отцом большей части постсоветских националистических и «имперских» организаций. Как справедливо отмечал в связи с этим известный националист и соратник А. Проханова Владимир Бондаренко: «Нет ни одного серьёзного деятеля в современном русском движении, который бы не был окормлен на том или ином этапе Ильей Глазуновым» [11] .
Используя свои многочисленные и разносторонние контакты с представителями советской партийно-государственной и творческой элиты, с националистическим подпольем и находящейся под «опекой» западных разведок русской эмиграцией, И. Глазунов в 1960-1970-е гг. постепенно становится бесценным посредником-связным, который, пользуясь своими постоянными поездками по миру, может выступать каналом коммуникации между различными группами тайных монархистов и ультраправых в СССР с их зарубежными союзниками, тем самым «чёрным интернационалом».
Об этой важнейшей стороне деятельности художника не без восторга вспоминали его поклонники-черносотенцы: «Уже много лет в беседах с Олегом Красовским в Германии, с Николаем Рутченко в Париже, с Владимиром Солоухиным, Сергеем Михалковым, Леонидом Бородиным и другими — в Москве, с Валентином Распутиным и Василием Беловым, с другими русскими писателями, поэтами, художниками, когда мы начинали разговаривать об Илье Глазунове, не могли обойти тему его просветительства. Он буквально навязывал свои обширнейшие знания по России своим собеседникам. Он предлагал книги, которые в советское время невозможно нигде было достать, он называл имена, о которых не знали многие доктора наук. Пользуясь то ли дипломатической почтой, то ли двойным дном в ящиках для картин, то ли ещё чем, он провозил в Россию мешки с книгами русских эмигрантов с работами Ильина, Солоневича. Скольким он сорвал бельмы с глаз?» [12] .
В то же время сам художник признавался, что эмигранты оказали самое существенное влияние на формирование его экстремистских взглядов, которые он потом проповедовал в СССР: «Когда-то «Монархическую государственность» Льва Тихомирова мне подарил друг Олега Красовского Глеб Рар» [13] . Не лишним будет напомнить читателю, что Г. Рар был не только видным деятелем белоэмиграции, но и крупным функционером НТС, а его брат служил адъютантом генерала-предателя А. Власова.
Особенно примечательной выглядит неожиданная дружба И. Глазунова с Николаем Щелоковым — многолетним министром внутренних дел СССР и доверенным лицом генсека Л. Брежнева. Отметим, что Н. Щелокова многие рассматривали в качестве возможного преемника дряхлеющего генсека (напомним, что дочь Л. Брежнева скандально известная Галина Брежнева была замужем за Юрием Чурбановым — заместителем Н. Щелокова в МВД СССР). Он находился в длительном аппаратном конфликте с шефом КГБ Юрием Андроповым, которого многие «националисты» из числа членов «русской партии» считали скрытым евреем. Обратим внимание в связи с этим, что в 1976 г. Ю. Андропов направил в ЦК записку, подготовленную на основе агентурных данных госбезопасности, контролировавшей умонастроения в советской богеме, в которой отметил в частности, что в творчестве художника и его разговорах заметна склонность «к откровенно антисемитским настроениям» [14] . Возможно, именно на этой основе и зародилась парадоксальная дружба советского министра и художника- националиста.
Дочь Н. Щелокова впоследствии вспоминала о загадочных связях своего отца с диссидентами, монархистами и националистами: «Папа дружил с Ростроповичем и Вишневской, с архиепископом Саратовским и Вольским Пименом, с художником Ильей Глазуновым, который уже в те годы не скрывал своих монархических взглядов. Слова «Николай II» и «Романовы» не сходили у него, как говорится, с языка. Глазунов, кстати, привез отцу из-за границы прекрасно изданный альбом с фотографиями царской семьи, который очень нравился папе и который я храню до сих пор» [15] .
В этом контексте по-новому начинает звучать и ещё один скандал, связанный с И. Глазуновым: в 1978 г. он добился проведения выставки в московском Манеже, на которой, помимо прочего, была выставлена его работа «Возвращение блудного сына», изображающая современного молодого человека в джинсах, стоящего на коленях перед, очевидно, неким святым. При этом большую часть картины занимало аллегорическое изображение советской истории: свиньи, мрачные индустриальные здания, растерзанные тела и чаши с кровью.
Совершенно несоветская выставка, тем не менее, была встречена вполне одобрительными рецензиями в «Правде». Как отмечал в связи с выставкой нтсовский журнал «Посев»: «трудно себе представить, чтобы подобное мероприятие было разрешено без вмешательства каких-то влиятельных сил правящего слоя, намеревавшихся таким образом не только прозондировать почву, но и продемонстрировать свою правоту столь же влиятельным оппонентам из другого лагеря в правящем слое, которые сумели оказать открытию выставки весьма сильное сопротивление» [16] . Очевидно, выставка была организована представителями «русской партии», боровшимися с Ю. Андроповым и использовавшими И. Глазунова для популяризации своих политических взглядов и демонстрации силы.
Хотя в 1982 г. Ю. Андропов все же одержал верх над своими противниками (бывший шеф КГБ стал генеральным секретарём после смерти Л. Брежнева, а Н. Щелоков лишился своего поста и спустя несколько лет покончил с собой при не вполне выясненных обстоятельствах), И. Глазунов и его покровители в верхах вне всякого сомнения проделали колоссальную подрывную работу по распространению в СССР националистических, ультрарелигиозных и монархических идей, щедро сдобренных всевозможными теориями масонских заговоров. Кроме того, именно через посредство И. Глазунова в позднесоветской творческой и политической элите распространялись идеализированные и далёкие от реальности представления о Российской империи, белом движении и русском зарубежье. Этот живописец-черносотенец десятилетиями успешно организовывал различные националистические клубы и кружки, которые пышным цветом расцвели уже в постсоветский период.
После 1991 г. И. Глазунов обрёл открытую государственную поддержку: он получил здание и финансирование для своей академии, выставлялся на лучших площадках, был отмечен высокими наградами и имел возможность регулярно общаться с первыми лицами страны. В преклонном возрасте он продолжал в картинах и книгах пропагандировать свои черносотенные взгляды и конспирологические теории, объяснявшие русскую революцию заговором масонов-русофобов [17] . «Моя политическая позиция четко выражена…: «Православие, Самодержавие и Народность [18] » — откровенно заявлял художник-неомонархист, попутно занимаясь рекламой т. н. «Велесовой книги» — знаменитой подделки националистов-неоязычников [19] . Его циклопические полотна поздних лет — «Россия вечная», «Мистерии ХХ века», «Рынок нашей демократии» — также были наполнены примитивными конспирологическими символами (Лев Толстой с масонскими символами на груди и т.д.) и открытыми националистическими посланиями, что всякий раз вызывало одобрение и восторг у всех радикальных националистов и монархистов.
Биография И. Глазунова — поразительный пример того, как практически открытый антисоветчик, монархист и черносотенец сумел сделать карьеру в Советском Союзе и десятилетиями открыто работал на распространение в СССР самых безумных националистических и неомонархических идей, находясь в постоянном контакте с властью и эмигрантами, а, следовательно, и с западными разведками. Как признавал спустя много лет его соратник, тоже неомонархист-антисемит Владимир Солоухин: «У него всегда были свои игры и с Кремлём, и с заграницей» [20] . Солоухин считал Глазунова своим учителем, который научил его искренне ненавидеть коммунистов. Остаётся лишь констатировать, что какие бы игры не вели подобные люди (и те силы, что их продвигают), цель у них всегда одна — ослабить единство России и столкнуть нашу страну и общество в омут ксенофобии, регресса и невежества.